Замешаны ли здесь чёрные лесорубы или причина в другом?

Есть распространённый миф, что леса поджигают «чёрные лесорубы», чтобы скрыть следы своей деятельности. Возник он не на пустом месте —многие лесные пожары действительно возникают или на самих вырубках, или недалеко от них. В чём причина?

Виноваты «чёрные лесорубы»?

Нет, они здесь совершенно не при чём. Им как раз нужно как можно скорее исчезнуть из леса, не привлекая никакого внимания к месту рубки, а огонь неизбежно такое внимание привлекает. В лесах, до которых есть возможность добраться, пожар обязательно хотя бы попытаются тушить и хотя бы формально будут проводить расследование причины.

Пни от спиленных живых деревьев никогда не обгорают настолько, чтобы специалист не мог понять, что это именно они — просто потому, что пни слишком мокрые, чтобы гореть. Так что «черный лесоруб», если он не сумасшедший, точно не заинтересован, чтобы на его рубке возник пожар.

Реальных причин обычно две

Первая — самая очевидная: лес рубят и древесину вывозят обычные люди, и ничто человеческое им не чуждо. В том числе обычное человеческое неряшество при обращении с огнём: сварил обед на костре и не потушил его, бросил окурок из окна на сухой мох или в сухую траву, проехал по сухому лесу на машине с прогоревшим глушителем — всё это может стать и часто становится причиной пожара.

Вторая — менее очевидная, но не менее важная. Законные лесозаготовители, работающие, например, по договорам аренды лесных участков для заготовки древесины, обязаны очищать места рубок — от сучьев, вершин деревьев и других порубочных остатков. Иногда это действительно нужно, чтобы не мешать последующему лесовосстановлению, иногда —потому что так положено.

За неочистку полагаются крупные неустойки (финансовые санкции) — пятикратная стоимость очистки вырубки. Если всё оплатить — лесозаготовитель просто разорится. Самый простой способ очистки, чтобы ничего лишнего не осталось — сжигание, причём в летний период, когда порубочные остатки лучше всего горят. Формально в пожароопасный период жечь нельзя, но угроза крупных неустоек перевешивает. А со сжигаемых порубочных остатков огню довольно легко перекинуться на соседний лес, и поди его там поймай и останови.

Страдают ли сами лесозаготовители от того, что их лес сгорает?

Да, но не сильно. Во-первых, лес не их, а государственный, им он только предоставлен в пользование, например, в аренду. Вырубить они имеют право не всё, а какой-то определённый объём за год. Сгорело в одном месте — можно срубить где-то в другом. Во-вторых, потери леса при пожаре прямо не влияют на то, сколько можно срубить за год. То есть тот, кто бережёт арендуемые леса от огня самым добросовестным образом, имеет такие же права на заготовку древесины, как и тот, кто их вообще не бережёт. Конечно, это не значит, что арендатору не хочется сберечь свои леса — любой нормальный человек не хочет, чтобы леса горели; но сверх этого каких-то особых мотивов беречь лес у многих лесопользователей нет.

Страдают ли леса от того, что их одновременно и рубят, и жгут?

Конечно, ведь лесорубы и огонь конкурируют за один и тот же ресурс — древесину. Действуя совместно, они опустошают леса гораздо быстрее, чем лесорубы или огонь по-отдельности. Дефицит доступной древесины в уже освоенных лесах вынуждает лесозаготовителей забираться за ней всё дальше и дальше вглубь дикой тайги, уничтожая многие ценные лесные экосистемы и ландшафты. А вдоль лесовозных дорог и вокруг новых вырубок возникают всё новые и новые пожары, усиливая истощение лесов и вынуждая лезть глубже в дикий лес. Получается, что рубки и пожары как бы усиливают и продвигают друг друга всё дальше и дальше в дикие леса, и пока эту порочную связь разорвать никак не получается.

Чтобы что-то изменилось — нужен целый комплекс решений и действий, причём не на местном уровне, а в масштабах целой страны, на уровне правительства.